Неточные совпадения
Конечно, тревога эта преимущественно сосредоточивается на
поверхности; однако ж едва ли возможно утверждать, что и на
дне в это время обстоит благополучно.
Собственная внутренняя жизнь города спряталась на
дно, на
поверхность же выступили какие-то злостные эманации, [Эмана́ция (лат.) — истечение, излучение.] которые и завладели всецело ареной истории.
Собакевич слушал все по-прежнему, нагнувши голову, и хоть бы что-нибудь похожее на выражение показалось на лице его. Казалось, в этом теле совсем не было души, или она у него была, но вовсе не там, где следует, а, как у бессмертного кощея, где-то за горами и закрыта такою толстою скорлупою, что все, что ни ворочалось на
дне ее, не производило решительно никакого потрясения на
поверхности.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось в нем, как на
поверхности зеркала.
Не слушая ее, Самгин прошел к себе, разделся, лег, пытаясь не думать, но — думал и видел мысли свои, как пленку пыли на
поверхности темной, холодной воды — такая пленка бывает на прудах после ветреных
дней.
Мировое
дело овладения
поверхностью земли и расселения на ней народов представляется уже законченным.
На реке Гага, как раз против притока Ада, в 5 км от моря, есть теплый ключ. Окружающая его порода — диабаз. Здесь, собственно говоря, два ключа: горячий и холодный. Оба они имеют выходы на
дне небольшого водоема, длина которого равна 2 м, ширина 5 м и глубина 0,6 м. Со
дна с шипением выделяется сероводород. Температура воды +28,1°; на
поверхности земли, около резервуара, была +12°. Температура воздуха +7,5°С.
Если бассейн глубок, то кипение видно только на
дне: вода выкидывается из его отверстий, вынося с собою песок и мелкие земляные частицы; прыгая и кружась, но далеко не достигая
поверхности, они опускаются и устилают
дно родника ровно и гладко.
Темный цвет лесных озер, кроме того, что кажется таким от отражения темных стен высокого леса, происходит существенно от того, что
дно озер образуется из перегнивающих ежегодно листьев, с незапамятных времен устилающих всю их
поверхность во время осеннего листопада и превращающихся в черный, как уголь, чернозем, оседающий на
дно; многие думают, что листья, размокая и разлагаясь в воде, окрашивают ее темноватым цветом.
Да, он никогда об этом не думал. Ее близость доставляла ему наслаждение, но до вчерашнего
дня он не сознавал этого, как мы не ощущаем воздуха, которым дышим. Эти простые слова упали вчера в его душу, как падает с высоты камень на зеркальную
поверхность воды: еще за минуту она была ровна и спокойно отражала свет солнца и синее небо… Один удар, — и она всколебалась до самого
дна.
Ныне
поверхность только гладка, но ил, на
дне лежащий, мутится и тмит прозрачность вод.
И вот черный осадок недовольства, бессильной злобы, тупого ожесточения начинает шевелиться на
дне мрачного омута, хочет всплыть на
поверхность взволнованной бездны и своим мутным наплывом делает ее еще безобразнее и ужаснее.
А когда бархатная
поверхность этого луга мало-помалу серела, клочилась и росла, деревня вовсе исчезала, и только длинные журавли ее колодцев медленно и важно, как бы по собственному произволу, то поднимали, то опускали свои шеи, точно и в самом
деле были настоящие журавли, живые, вольные птицы божьи, которых не гнет за нос к земле веревка, привязанная человеком.
— Вот и рыбки! — сказал он, когда рыбки в самом
деле вышли на
поверхность бассейна.
Отмените, например, апелляционные и кассационные сроки — и перед вами хаос, перед вами бездна, на
поверхность которой наверное не всплывет ни одного решенного
дела!
«Да; мы народ не лиходейный, но добрый», — размышлял старик, идучи в полном спокойствии служить раннюю обедню за сей народ не лиходейный, но добрый. Однако же этот покой был обманчив: под тихою
поверхностью воды, на
дне, дремал крокодил.
Нью-йоркские газеты обмолвились о ней лишь краткими и довольно сухими извлечениями фактического свойства, так как в это время на
поверхности политической жизни страны появился один из крупных вопросов, поднявших из глубины взволнованного общества все принципы американской политики… нечто вроде бури, точно вихрем унесшей и портреты «дикаря», и веселое личико мисс Лиззи, устроившей родителям сюрприз, и многое множество других знаменитостей, которые, как мотыльки, летают на солнышке газетного
дня, пока их не развеет появление на горизонте первой тучи.
«6-я, курхайский лов бывает обыкновенно весною и только в море, или, лучше сказать, на взморье. Он производится посредством сетей, которые в перпендикулярном к
поверхности воды положении привязываются на концах и средине к трем шестам, вбитым в
дно морское. Рыбу, идущую из моря и запутывающуюся в сии сети, снимают в лодки, на коих разъезжает промышленник около своих снастей.
В самом
деле, это было забавное зрелище: как скоро бросят калач в воду, то несколько из самых крупных карпий (а иногда и одна) схватят калач и погрузят его в воду; но, не имея возможности его откусить, скоро выпустят изо рта свою добычу, которая сейчас всплывет на
поверхность воды; за нею немедленно являются и карпии, уже в большем числе, и с большею жадностью и смелостью схватывают калач со всех сторон, таскают, дергают, ныряют с ним, и как скоро он немного размокнет, то разрывают на куски и проглатывают в одну минуту.
Тут нет выбора мест, зависящего от положения берегов, ибо вода затопила их и стоит выше земной
поверхности на аршин, иногда и более; тут надобно знать положение
дна, заметив его при спуске полой воды или, если этот пруд вам незнаком, ощупав
дно рыбачьим лотом.
Ее можно удить на всех местах и на всякой глубине; но крупная плотва клюет лучше и вернее со
дна, в местах глубоких и тихих, особенно на хлеб; в камышах же, полоях, в мелкой воде она берет на две четверти аршина и даже менее от
поверхности воды, особенно в ветреное время.
Чем жарче погода, тем надобно удить ранее: среди лета, в ясные знойные
дни, едва блеснет белая полоса на востоке, охотник должен быть на месте уженья: мы разумеем уженье крупной рыбы и особенно на прикормленном месте; покуда рыбак бросит прикормку, разовьет и насадит старательно удочки, уже займется заря, начнут выскакивать пузыри со
дна на
поверхность воды от идущей со всех сторон рыбы, и клев наступает немедленно.
Всего обиднее видеть их иногда гуляющих стаями в полдень, по самой
поверхности воды, иногда лежащих на каменистом или песчаном неглубоком
дне речного, как стекло прозрачного переката!
Рот имеет довольно большой, глаза темные; нижние перья красноваты, а верхние, особенно хвост, темно-сизого цвета, так что когда в полдневный пригрев солнца рыба подымется со
дна на
поверхность воды то сейчас отличишь головлей по темно-синим, черным почти, хвостам.
В полдень же они подымаются наверх и черными большими пятнами, как пролитая смола, то темнее, то светлее, тихо передвигаются с места на место по
поверхности воды; тут надобно пускать наплавки как можно мельче, ибо в это время караси берут очень мало со
дна.
Ни один, от старого до малого, не пройдет мимо реки или пруда, не поглядев, как гуляет вольная рыбка, и долго, не шевелясь, стоит иногда пешеход-крестьянин, спешивший куда-нибудь за нужным
делом, забывает на время свою трудовую жизнь и, наклонясь над синим омутом, пристально смотрит в темную глубь, любуясь на резвые движенья рыб, особенно, когда она играет и плещется, как она, всплыв наверх, вдруг, крутым поворотом, погружается в воду, плеснув хвостом и оставя вертящийся круг на
поверхности, края которого, постепенно расширяясь, не вдруг сольются с спокойною гладью воды, или как она, одним только краешком спинного пера рассекая
поверхность воды — стрелою пролетит прямо в одну какую-нибудь сторону и следом за ней пробежит длинная струя, которая, разделяясь на две, представляет странную фигуру расходящегося треугольника…
За щуками, особенно небольшими, водится странная проделка: по недостатку места, где бы можно было спрятаться, щука становится возле берега, плотины, древесного пня, торчащего в воде, сваи или жерди, воткнутой во
дно, и стоит иногда очень близко к
поверхности воды, целые часы неподвижно, точно спящая или мертвая, так что не вдруг ее приметишь; даже мелкая рыба без опасения около нее плавает; цель очевидна, но инстинктивную эту хитрость она простирает до неразумного излишества.
То ярко-зеленые, то темноцветные листья стелятся по воде, но глубоко ушли корни их в тинистое
дно; белые и желтые водяные лилии, цвет лопухов, попросту называемые кувшинчиками, и красные цветочки темной травы, торчащие над длинными вырезными листьями, — разнообразят зеленый ковер, покрывающий
поверхность пруда.
Там они берут до тех пор, пока крепкий лед покроет
поверхность воды; удить должно непременно со
дна.
На всем громадном пространстве, расстилавшемся вдали, рдели разбросанные в бесчисленном множестве кучи раскаленного известняка, на
поверхности которых то и
дело вспыхивали голубоватые и зеленые серные огни…
Заводский гудок протяжно ревел, возвещая начало рабочего
дня. Густой, хриплый, непрерывный звук, казалось, выходил из-под земли и низко расстилался по ее
поверхности. Мутный рассвет дождливого августовского
дня придавал ему суровый оттенок тоски и угрозы.
Дело в том, что с минуты на минуту ждали возвращения Петра и Василия, которые обещали прийти на побывку за две недели до Святой: оставалась между тем одна неделя, а они все еще не являлись. Такое промедление было тем более неуместно с их стороны, что путь через Оку становился
день ото
дня опаснее. Уже
поверхность ее затоплялась водою, частию выступавшею из-под льда, частию приносимою потоками, которые с ревом и грохотом низвергались с нагорного берега.
Один может брать
дело с
поверхности и указывать надобность внешних и частных поправок; другой может забирать все с корня и выставлять на вид внутреннее безобразие и несостоятельность предмета или внутреннюю силу и красоту нового здания, воздвигаемого при новом движении человечества.
Зато — кто хотел беспристрастно доискаться коренного их смысла, тот всегда мог найти, что
дело в них представляется не с
поверхности, а с самого корня.
Так,
день за
днем, медленно развертывалась жизнь Фомы, в общем — небогатая волнениями, мирная, тихая жизнь. Сильные впечатления, возбуждая на час душу мальчика, иногда очень резко выступали на общем фоне этой однообразной жизни, но скоро изглаживались. Еще тихим озером была душа мальчика, — озером, скрытым от бурных веяний жизни, и все, что касалось
поверхности озера, или падало на
дно, ненадолго взволновав сонную воду, или, скользнув по глади ее, расплывалось широкими кругами, исчезало.
Если возьмем поперечный разрез реки, получится такая картина: самое сильное движение занимает середину реки, что на
поверхности обозначается рубцом водяной струи; около берегов и на
дне вода вследствие трения движется значительно медленнее.
В этот
день я смотрел из окна чертежной на белый пустой парк, и вдруг мне показалось, что в глубине аллеи я вижу Урманова. Он шел по цельному снегу и остановился у одной скамейки. Я быстро схватил в вестибюле шляпу и выбежал. Пробежав до половины аллеи, я увидел глубокий след, уходивший в сторону Ивановского грота. Никого не было видно, кругом лежал снег, чистый, нетронутый. Лишь кое-где виднелись оттиски вороньих лапок, да обломавшиеся от снега черные веточки пестрили белую
поверхность темными черточками.
С полчаса он ходил по
дну бухты, и путь его отмечался массой воздушных пузырьков, которые вскипали над ним на
поверхности воды.
«Среди океана живет морской змей в версту длиною. Редко, не более раза в десять лет, он подымается со
дна на
поверхность и дышит. Он одинок. Прежде их было много, самцов и самок, но столько они делали зла мелкой рыбешке, что бог осудил их на вымирание, и теперь только один старый, тысячелетний змей-самец сиротливо доживает свои последние годы. Прежние моряки видели его — то здесь, то там — во всех странах света и во всех океанах.
Мы подходим к противоположному берегу. Яни прочно устанавливается на носу, широко расставив ноги. Большой плоский камень, привязанный к веревке, тихо скользит у него из рук, чуть слышно плещет об воду и погружается на
дно. Большой пробковый буек всплывает наверх, едва заметно чернея на
поверхности залива. Теперь совершенно беззвучно мы описываем лодкой полукруг во всю длину нашей сети и опять причаливаем к берегу и бросаем другой буек. Мы внутри замкнутого полукруга.
Проток имел под водою свои собственные берега, обраставшие густыми водяными травами в летнее время, расстилавшимися по водяной
поверхности; теперь, побитые сверху морозами, они опустились и лежали по
дну грядами, наклонясь в одну сторону.
Длинны, темны становились осенние ночи; морозы прохватили, остудили воду, осадили на
дно водяные травы: шмару, плесень и всякую плавающую на
поверхности дрянь; отстоялась и светла стала вода в полоях и заливах нашего широкого пруда. Уже несколько времени поговаривали охотники, что «пора ездить с острогою», собирались и, наконец, собрались; взяли и меня с собою.
Погода стояла тихая, гребцы и кормщик были привычны к своему
делу, и наша большая лодка легко скользила по гладкой водяной
поверхности.
Формалисты довольствуются тем, что выплыли в море, качаются на
поверхности его, не плывут никуда, и оканчивают тем, что обхватываются льдом, не замечая того; наружно для них те же стремящиеся прозрачные волны — но в самом
деле это мертвый лед, укравший очертания движения, живая струя замерла сталактитом, все окоченело.
Но на свете нет ничего долговременного, а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива; в третью минуту она становится еще слабее и, наконец, незаметно сливается с обыкновенным положением души, как на воде круг, рожденный падением камешка, наконец сливается с гладкою
поверхностью. Ковалев начал размышлять и смекнул, что
дело еще не кончено: нос найден, но ведь нужно же его приставить, поместить на свое место.
Я посмотрел в том же направлении. По широкой водной
поверхности расходилась темными полосами частая зыбь. Волны были темны и мутны, и над ними носились, описывая беспокойные круги, большие белые птицы вроде чаек, то и
дело падавшие на реку и подымавшиеся вновь с жалобно-хищным криком.
Однако все это шевелилось где-то слишком глубоко, как это случается часто… Теперь, когда я вспоминаю весь этот эпизод, эти соображения меня трогают и разнеживают, но в то время я их почти не сознавал. Как будто они тихо всплывали со
дна души, но на
поверхности сознания появились уже значительно позже.
День был жаркий, безветренный. Море лежало спокойное, ласковое, нежно-изумрудное около берегов, светло-синее посредине и лишь кое-где едва тронутое ленивыми фиолетовыми морщинками. Внизу под пароходом оно было ярко-зелено, прозрачно и легко, как воздух, и бездонно. Рядом с пароходом бежала стая дельфинов. Сверху было отлично видно, как они в глубине могучими, извилистыми движениями своих тел рассекали жидкую воду и вдруг с разбегу, один за другим, выскакивали на
поверхность, описав быстрый темный полукруг.
И вдруг он исчез. Что тут случилось — щука ли его заглотала, рак ли клешней перешиб, или сам он своею смертью умер и всплыл на
поверхность, — свидетелей этому
делу не было. Скорее всего — сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да к тому же еще и премудрого?
В нем все закопошилось, заметалось, испуганное ослепительным светом: целая стая маленьких большеголовых «бычков» носилась туда и сюда, поворачиваясь точно по команде; стерляди извивались, прильнув мордой к стеклу, и то поднимались до
поверхности воды, то опускались ко
дну, точно хотели пройти через прозрачную твердую преграду; черный гладкий угорь зарывался в песок аквария и поднимал целое облако мути; смешная кургузая каракатица отцепилась от скалы, на которой сидела, и переплывала акварий толчками, задом наперед, волоча за собой свои длинные щупала.